ПЛАМЯ ИНКВИЗИТОРА

Холод спал в толстых каменных стенах башни. Ближе к ночи начинал ворочаться, вздыхал нетерпеливо, и тогда угольки в жаровне нервно потрескивали, дрожали огоньки свечей. Выгнать холод из стен солнцу удавалось только летом, когда пару недель подряд стояла жара. Земля трескалась под яростными лучами, а камни нежились, и в башне было тепло и душно. Но такие дни выдавались нечасто. Впрочем, тринадцатый век во всех отношениях теплом не баловал... Инквизитор подбросил в жаровню очередную порцию древесного угля и сам пересел поближе к теплу, прихватив срочное донесение от служившего в отдаленной области диоцеза доверенного священника. Пробежав раз глазами, тревожно нахмурился и начал читать вслух.

- "...Простые по одежде, но не по разуму, не овцы, а волки. Бледные и тощие, они ходят босиком и изнуряют себя постоянными постами, не принимая никакого подаяния, кроме необходимого для жизни. Проповедуя свои ереси, эти лицемеры ввели в заблуждение весь народ. Рассыпав по улице муку, они ходят по ней, не оставляя следов; не тонут в воде; невредимыми выходят из горящих хижин, говоря: "Если не поверите словам нашим, так поверите делам"..." Что скажешь об этом, Рене?

Инквизитор опустил голову на руки, прислушиваясь к своим мыслям и ожидая ответа от той, к кому обращался. "Значит, катары еще не потеряли надежды и теперь действуют не мечами сторонников, но личными чудесами... Все же добрались сюда, а я сейчас уж и не ожидал! Что же мы в состоянии противопоставить им?" Тишина за спиной сгустилась и ударила. Он развернулся одним рывком:

- Рене?..

Имя повисло в воздухе, чтобы переплавиться в шепот:

- Господи, прости... - и слабый шелест воздуха, когда инквизитор осенил себя крестом. Та, кого он звал сейчас, уже второй год была... где-то "там" - в том месте, куда он ее отправил собственноручно.

Графу не пришлось долго объяснять всю опасность появления гнезда катарской ереси в одном из небольших городишек сеньората. Инквизитор снова возблагодарил про себя Господа за то, что местный сеньор оказался достаточно умен, чтобы не только не вмешиваться в дела священной инквизиции, но и помогать при необходимости. Вот, быстро отдал распоряжение, чтобы к завтрашнему же утру дюжина дружинников верхом, с мечами, копьями и арбалетами, были готовы под началом инквизитора отправиться на увещевание народа, по донесениям уже начавшего поддаваться ереси. Коварны эти катары: вроде бы их здесь всего двое, а как чудесами народ увлекли, ловко им дьявол помогает. Но может, и дьявол здесь ни при чем - научились в восточных землях всяческим фокусам, чернь же верит... Впрочем, скоро сам и увижу, решил инквизитор.

Подошел к окну - солнце тонуло в закате. Простые зеленоватые стекла позволяли увидеть, как светилось золотом и пурпуром небо, прикрывали горизонт багряные облака. Но инквизитор больше вглядывался в себя, ощущая нарастающую тревогу.

...Он велел себе забыть Рене - и забыл. Теплый взгляд ее и лукавая улыбка, шелк волос и упругая нежность кожи, серебряные колокольцы смеха и танцующий перестук шагов, даже запах ее и голос - все стало призрачным и быстро, за несколько месяцев, утеряло реальность и превратилось в эхо далеких снов. Так и жил он, не беспокоя себя ненужными ему воспоминаниями. И вот сегодня образ ее заворочался под тяжелыми пуховыми одеялами памяти, которыми был так плотно и бережно укутан. Рене как будто сонно жмурилась и потягивалась, стряхивая с себя остатки сна и выбираясь наружу. Зачем? Почему?..

Инквизитор поморщился, чувствуя глухие отзвуки приближающегося приступа головной боли. Боль мучила его с тех самых пор, как в битве с окситанцами он принял на себя удар, предназначенный папскому легату.

Молодой, горевший верой в Господа и праведной ненавистью к еретикам брат из недавно созданного ордена доминиканцев жаждал настоящего дела. В проповедях он был неплох, но не более того: многие братья-доминиканцы затмевали его пламенем в речах. Зато навряд ли кто мог превзойти его в подобающем рыцарю воинском искусстве - и неудивительно, ведь воспитывался он все же как "человек меча" и клириком стал по не слишком счастливой случайности. Нет, он был далек от ропота и видел свою судьбу в борьбе с еретичеством. Но хотелось большего, чем быть "на подхвате" у речистых и потому считающихся более полезными ордену братьев. И потому, когда приехал в Тулузу легат Папы Римского, молодой доминиканец старался держаться к тому как можно ближе, попасться на глаза. Он знал, что ему, пылкому умом и сердцем Стражу христову, обязательно должен подвернуться шанс. И шанс подвернулся - его в числе прочих направили сопровождать легата из Тулузы через весь Лангедок, где уже долгие годы шла война меж крестоносцами и окситанскими сеньорами, к южным пределам владений короля Французского. И было бы даже странно, если бы на дороге не поджидала засада из файдитов - "лесных сеньоров", лишившихся в ходе войны своих владений, но не своих людей и не своей воинской доблести...

Дорога пересекала овраг, и лес подходил совсем вплотную. Было неуютно, все настороженно молчали. Ожидание напрягало. И вдруг по коже пробежал мороз, будто окатило холодной водой; тут же по-разбойничьи свистнули тетивы арбалетов - несколько лошадей и всадников повалились на землю. Тишина взорвалась ржанием раненых лошадей и лязгом оружия, а вот люди молчали, только хрипели раненые - вышедшие из леса воины приступили к убийству без боевых выкриков, спокойно и хладнокровно. Это была их земля, с которой их почти уже вытеснили враги, и вот теперь приходилось сражаться не по правилам, а убивать или быть убитыми. А по тому, как они управлялись с оружием, было видно - схватка ожидает нелегкая. Доминиканец, обнажая меч, метнулся взглядом в поисках легата и не нашел его. Ощутив холод в груди, быстро оглядел дорогу и увидел, как с посеревшим лицом пытается выбраться из-под павшего коня посол. Сам вроде цел, но конь подвел - хоть арбалетные стрелы на себя принял, да тяжестью своего тела на верную смерть послал. Вот, двое с мечами уже приближаются к лежащему...

Биться на коне - так и посла затоптать недолго. Спрыгнув с коня, доминиканец в три гигантских прыжка оказался около легата, наступив тому на руку; легат прохрипел ругательство, которое заглушил вопль клирика "Сюда!" Те двое рассчитывали поразить лежащего с наскока, и оба выпада доминиканец отразил; с волчьими ухмылками они отскочили, примериваясь к новым ударам. И Пес Господень понял, что сейчас ему придется танцевать, отражая удары с двух сторон и стараясь не оступиться ни на трупе коня, ни на живом еще пока легате, все так же судорожно пытающемся выбраться где-то там, внизу... Оружие, падающее на доминиканца, приближалось невероятно быстро, а руки его отражали удары невероятно медленно, и непонятно было, как вообще ему удается парировать - "Не иначе как милостью Господней; и не прошу я объяснений - просто спаси и помоги, Господи..."

Ясно было, что от этой битвы зависит вся его жизнь, не просто "умереть или остаться в живых", как в прежних схватках, а нечто большее. Их все же двое - слева молодой, справа пожилой, с роскошными усами, которому явно довелось повидать намного больше боев, чем доминиканцу. "Положение безнадежно - похоже, отпроповедовал ты свое, Этьен" - пришло вдруг осознание истины. Гудящие руки уже с трудом выдерживали тяжесть ударов, капли пота начали заливать глаза... еще немного, и он уже просто не сможет отразить следующий выпад... как вдруг сзади молодого появился один из охраны и опустил на него свой меч.

Тот издал нелепое хаканье и упал, разбрызгивая кровь по дорожной пыли; усач отвел взгляд лишь на секунду - оценить опасность сбоку, и этого хватило доминиканцу, чтобы наконец достать его. Чуть переведя дух, отскочил на пару шагов назад, наклонился помочь легату встать, и тут небо рухнуло на него, разбившись на кусочки - вместе с головой...

...Молодому клирику было прекрасно известно, какого рода сведения сейчас вполголоса сообщает легат Папе римскому Григорию IX. "Всем сердцем предан Богу и служению Римской церкви, в новом ордене на весьма хорошем счету, отменно владеет и грамотой и мечом, что нечасто встречается даже в ордене доминиканцев, рекрутировавшихся из зажиточных и благородных слоев населения. А главное, именно ему обязан жизнью папский легат, причем доминиканец, геройски отразив нападение двух воинов, попал под предательский удар третьего - предназначенный опять же легату..."

- Чего ты хочешь за свой подвиг во имя святой Римской церкви? - прозвучал неторопливо, со старческой хрипотцой голос Папы.

- Позвольте мне стать инквизитором, ваше святейшество, - выдохнул он.

- Инквизитором? Ты желаешь не словом, но делом бороться с ересями?..

Этьен ответил, не опуская взор перед могущественнейшим человеком христианского мира. Это могло бы считаться дерзостью, не будь так жесток и горек смысл его слов:

- Моя мать умерла, опоенная дьявольским зельем ведьмы. Она погибла в муках, а отец женился на той, что опоила ядом мою мать и любовным напитком его самого. Ведьма довела его до истощения и разорения, и не сумев даже зачать себе наследника своим скверным чревом, бежала, прихватив с собой последние ценности рода. Оставила отца подыхать в пустом замке, так что он погиб без чести... Земля не должна носить на себе ведьм!

- А каково же твое отношение к катарам?

- Я считаю, ваше святейшество, что лишь полное соблюдение заветов Святой Римской церкви может принести католическим землям мир и спокойствие. Катары, эти волки в овечьих шкурах, совращают честных людей с пути истинного. Под личиной ложной добродетели они смущают наивные умы, внушают им противные истинной вере идеи, подзуживают к богохульству и сопротивлению воинам христовым. Я хочу, чтобы честные люди спали спокойно, не опасаясь происков дьявола и не боясь ни за свои души, ни за души своих родных, и я готов защищать праведных огнем и мечом.

- Мечом, говоришь... А как вышло, что ты столь молод и столь искусен во владении оружием? - Папа, подобно строгому стекольных дел мастеру, будто вынимал одно за другим составлявшие витраж души Этьена стеклышки и со внимательным прищуром изучал, достаточно ли они чисты и ладно ли сработаны, чтобы служить украшением храму Господнему.

- Я упоминал, ваше святейшество, что я благородного происхождения. После бегства ведьмы, на мое счастье, весть о нашем бедственном положении прежде достигла родни, чем врагов, и управление замком, а заодно и мое воспитание, взял на себя дядя по матери. Грамотой меня сумел увлечь наш капеллан, а дядя занимался моим воспитанием как подобает рыцарю. Однако чем я становился старше и чем больше рождалось у дяди собственных наследников, тем яснее становилось, что замок он мне возвращать не намерен. И вот в один вечер, решив, что я уже достаточно взрослый, он пояснил мне свою точку зрения: если я буду претендовать на земли отца в законном порядке, он опротестует мои требования на основании того, что при попустительстве отца сделала ведьма с моей матерью - его сестрой. Но, как слышал дядя, его святейшество Папа Римский для борьбы с ересью учредил новый орден Псов Господних, куда принимаются люди благородного происхождения. Там можно добыть себе чести своими умом и мечом, и это может стать наилучшим для всех решением... Так я и пришел в орден, ваше святейшество.

- Отчего же не к рыцарям-храмовникам, коль уж воспитан ты был в рыцарских традициях?

Молодой доминиканец залился краской:

- Болтают о них… многое, ваше святейшество…

Легат за спиной Папы неодобрительно свел брови, сам Папа хотел было что-то спросить, но лишь усмехнулся. Этьен торопливо добавил:

- И затем, кому как не мне знать об опасностях того зла, что таится не в чужих землях, а совсем рядом с честными христианами.

- А помнишь ли ты, испрашивая у нас места инквизитора, о злых расправах, кои учинял народ над инквизиторами в отступившихся от Господа Бога нашего местностях?

- Помню, ваше святейшество. Полагаю, что жизнь моя - совсем невеликая плата за торжество истинной веры.

Папа сделал знак, и легат снова склонился к нему. Этьен переплел задрожавшие вдруг пальцы. Несколько минут обсуждения - и доминиканец уже целовал папский перстень, благодаря за назначение инквизитором в одну из французских провинций неподалеку от еще не окончательно сломившей свое сопротивление Окситании...

В этой области, как впрочем и во многих других, падение нравов среди служителей церкви было удручающим. Прибыв сюда после нескольких недель поспешного обучения, новоиспеченный инквизитор нашел местного епископа в монастырской конюшне, где тот с кряхтением мыл своего мула - как выяснилось, единственное его имущество, ибо нижестоящие священники попросту обирали его. Епископ откровенно обрадовался приезду инквизитора, надеясь, что тот, помимо гонений на еретиков, хоть сколько-нибудь урезонит и распоясавшихся в жажде мирских благ служителей божьих. Как с краской стыда и опущенными глазами поведал епископ, дело дошло до того, что в монастыре сразу три священнослужителя претендуют на должность аббата, и каждый ведет дела так, словно уже является аббатом - соответственно, монахи и каноники разделились на три активно интригующие группы.

Доминиканец скрипнул зубами - картина была знакома ему по жалкому зрелищу, которое представляли собой совершенно распустившиеся клирики Окситании. Нет для всходов еретичества почвы жирнее, нежели падение нравов у священнослужителей... Пес Господень дал себе слово начать наводить здесь порядок еще в ходе десятидневного "срока милосердия", когда любой еретик мог прийти с повинной и рассчитывать на прощение. Тем временем епископ принялся жалко извиняться, что лично он может предложить инквизитору для постоя лишь свою собственную келью. Поморщившись, тот велел епископу не беспокоиться и напомнил о необходимости провести назавтра торжественное богослужение, где епископ должен представить инквизитора населению, а инквизитор - прочесть соответствующую случаю проповедь. Епископ быстро закивал, и Этьен отправился в замок к местному графу.

После часовой беседы они расстались вполне довольными друг другом: граф был уже немолод и достаточно разумен, чтобы понимать, что в данных обстоятельствах присутствие инквизитора будет ему только на руку - народные волнения лучше подавлять в зародыше, сразу искореняя тех, кто сеет зерна недовольства, коих в графстве и так, к сожалению, взошло куда более допустимого. Для служебных надобностей граф охотно согласился предоставить свои подземелья и пыточные; с заблестевшими глазами осведомился - ведь наверняка будут и публичные казни? Может, и будут - это уж как светская власть пожелает обойтись с теми, от кого церковь отступится, без особого удовольствия сказал инквизитор. Прекрасное развл

Сайт управляется системой uCoz