Часть 6

Рене куталась в плащ, теперь ставший грязным, но все равно не могла сдержать дрожи от озноба - простыла, понял инквизитор, даже при скудном свете факела оценив лихорадочный румянец на ее щеках. Да уж, нежной сеньоре не приходилось жить в холоде и сырости, и руки вон ссадинами покрылись от оков, а еще про крестовый поход в Палестину что-то несла - я ведь говорил, какой уж ей крестовый поход, отстраненно мелькнула мысль. И глядя мимо ее лица, произнес холодным как стены темницы голосом:

- Уступив настоянию отца епископа, я пришел к вам, хоть в этой встрече и нет необходимости. Вы все равно будете сожжены через день, и дополнительного дознания не требуется, ибо вы вторично уличены в ведьмовских проделках...

- Этьен, у меня только одна просьба, - сорванным голосом сказала она.

- Я могу выслушать вас, но выполнить просьбу не обещаю.

- Этьен... Они каждый раз так кричат, когда их сжигают... Ты говорил, что они задыхаются от дыма прежде чем горят, но они кричат, как будто им очень больно... - она остановилась. Инквизитор сделал шаг к двери.

- Если вы намерены просить избавить вас от казни, то это невозможно.

- Да, я знаю, уж ты-то подобного приказа не отменишь, здесь пути назад нет, - торопливо и горько сказала Рене.

- Что ж тогда?

- Я боюсь боли... Мне страшно быть пожранной огнем, - глядя в сторону, выдавила она.

- Здесь я не могу вам помочь, сеньора, - официально сказал инквизитор.

- Можешь. Убей меня сейчас, пожалуйста, - она сглотнула и выпрямилась, расправив плечи. Инквизитор в изумлении молчал, наткнувшись все-таки на ее взгляд.

- Ведь ты же любил меня... Я знаю, мне не будет больно, если ты меня убьешь, а огонь... Этьен, ну сделай это, ну пожалуйста, - в ее глазах блеснули слезы, она закусила губу, пытаясь сдержать их. Как редко она плакала и как не любила, чтобы кто-то это видел, пролетело в голове инквизитора. Он вздохнул:

- Ну как я могу это сделать, посуди сама...

- Кинжалом - он же всегда у тебя с собой. А потом скажешь, что я пыталась наложить на тебя чары и ты вынужден был меня убить, чтобы не быть обвороженным, - быстро произнесла Рене.

Опять она заставляет его сделать выбор. Выбор, за который ответственность нести ему.

Инквизитор задумался, глядя на нее. Повисшие сосульками немытые волосы, серое от лихорадки лицо с болезненным румянцем пятнами, потрескавшиеся губы... Он попытался представить ее рот раскрытым в крике боли и не смог. Он не слышал прежде, чтобы она кричала - Рене даже повышала голос редко. И не хочется ни видеть, ни слышать, как она кричит, ясно понял инквизитор. Нашел рукой рукоять кинжала.

Рене отстегнула и сбросила плащ, доверчиво улыбнулась и раскрылась навстречу ему. "Не прикасаться к ней", сказал он сам себе, а через пару мгновений лезвие уже вошло в ее сердце, принявшее сталь с той же готовностью, с какой когда-то плоть принимала плоть. Этьен отдернул руку, оставив кинжал торчать в груди, струйка крови стекла из уголка по-прежнему улыбающихся губ, и труп упал к его ногам.

"Это не Рене, это только тело", подумал инквизитор, без эмоций развернулся и вышел.

Коротко сообщил о случившемся и приказал труп до самой казни не трогать, а жечь вместе с кинжалом - "Дабы ведьма не ожила", сказал он вслух, а про себя подумал, что коль так получилось, то вот он - прощальный подарок...

А вечером, открыв сундук с одеждой, обратил внимание на неприятный запах. Поискав, обнаружил склянку с зельем, которое пила Рене чтобы не понести от него дитя. Зелье испортилось и откровенно воняло. "Сколько же оно стоит здесь", подумал инквизитор, и вдруг снова увидел, как Рене уже умирая обхватила руками странно выпуклый животик. И похолодев припомнил, что не пила она своего зелья в то утро перед приездом мужа. И окончательно понял, что показалось в ней "не так" в самую их последнюю ночь.

- Как смела ты!.. - вспорол тишину крик Этьена. Склянка лопнула в его руке, залив комнату зловонием. Этьен сполз на пол, притянул к себе одеяло, чтобы заткнуть им нос - и явственно почуял невесть как сохранившийся аромат Рене. И завыл. Сначала тихо, а потом все громче и громче, потому что был один и некому было его остановить.

Аутодафе, что прошло через день, было явно выдающимся из ряда других подобных. Во-первых, жгли ведьму из благородных, хоть на костер и попал уже труп. Во-вторых, перед казнью инквизитор торжественно при всем народе отрешил от сана самого епископа - за то, что долгие годы попустительствовал еретичеству и падению нравов в диоцезе, а нынче вступил в сговор с ведьмой, которая пыталась сначала соблазнить, а затем и убить инквизитора. Гудела толпа, возбужденно переговаривалась знать. А инквизитор слушал рев и треск костра, пытаясь понять и принять мучительное чувство пустоты внутри себя.

Рассвело, приближалась утренняя служба, после которой надлежало отправляться на встречу с катарами. Инквизитор взвесил на руке большое распятие, которое всегда надевал на грудь поверх одежды, когда предвиделось столкновение с ересью. И в тот момент, когда продевал голову в цепь, до него донесся сонный голос Рене, каким бывал по утрам, только с ноткой печали:

- Не езди туда, милый...

Все еще оставаясь в задумчивости, Этьен начал отвечать, оборачиваясь к ложу, чтоб как всегда подойти и поцеловать перед уходом.

- Рене, не могу я не поехать, я должен... - и застыл, увидев лишь смятую, изорванную постель там, откуда доносился голос. Стер со лба выступивший холодный пот и зло перекрестился, бормоча "Господи, зачем ты даешь сегодня мучить меня этому призраку..."

После молитвы стало легче, а заодно пришла в голову мысль, что, может, удастся решить все дело миром - его личный авторитет в провинции достаточно велик, да и одного вида дружинников должно хватить, чтобы унять возможное волнение черни. Катаров же забрать с собой, и уж здесь решать, что с ними делать - можно даже в случае чего пообещать сохранить им жизнь. В знак своих намерений положиться не только на меч, но и на крест инквизитор взял с собой большое, в половину человеческого роста, распятие из освященного Папой Римским кипариса. Вперед, пора - богослужение вот-вот начнется, дружинники наверняка уже в капелле.

Вопреки обыкновению, на службе инквизитор почти не обращал внимания на слова капеллана, думая о предстоящем. Взгляд его блуждал по расписанным стенам, по образам святых, скользя от одного к другому. И вдруг словно кто-то схватил его рукой за горло: с одной из стен на инквизитора смотрели знакомые миндалевидные глаза Рене. Она, она - с кроткой понимающей улыбкой и... с младенцем на руках. Как видно, изображение Богоматери, отстраненно подумал Этьен, не в силах даже сморгнуть. "За что, Господи, я ли не верный пес Твой?"

После окончания службы подозвал к себе капеллана и осведомился, откуда новый образ, да и с каких это пор Богоматерь разрешено писать блондинкой. Как выяснилось, этот образ совсем недавно написал бывший епископ, который и прежде был известен как художник, а после отрешения от сана сполна отдался прежнему ремеслу.

- От образа избавиться - слишком отступает от канонов, да и художник едва ли не еретик, - сказал инквизитор, с бешенством думая, что сделает со столь талантливым художником по возвращении.

Отряд ехал не торопясь - предполагалось, что экспедиция не карательная и спешить особо некуда. Поэтому, когда свечерело, до городишка оставалось еще часа полтора верхом, а тут на пути возникла деревня. Можно было, конечно, приехать в город и затемно, но инквизитор здраво рассудил, что после дневного перехода и воинам, и лошадям лучше отдохнуть. Так что отряд расквартировался на ночь в деревне.

Слушая рассказ старосты, инквизитор все более мрачнел. Похоже, положение было хуже ожидаемого. Народ в городе не то чтобы слегка волновался, а после многократно демонстрируемых катарами чудес уверовал в их святость. Нервно похохатывая, староста поведал, как его сын недавно ездил с обозом продовольствия в город и вернулся оттуда пораженный, не зная, чему верить, ибо катары открыто поносили церковь и ее слуг, утверждая, что Бог посылает людям свою благодать без посредников.

- Всяк, говорят, кто истинно верует, может сам чудеса творить во славу Господа, а церковь и не нужна - экие богохульники. Сын говорил, там один из этих, кого святыми кличут, прошел по полю на окраине и цветов не примял; эвона какие штуки им дьявол помогает устроить. Так что у них там сейчас церкви почитай что никто и не посещает, священники с сеньорами в замке заперлись, наружу только стража и выходит, а то кто его знает что будет - эти-то, святые, говорят, что перед Богом все равны, и нет для него ни знати, ни черни... - и староста опасливо умолк, заметив странный невидящий взгляд своего ночного гостя.

А инквизитор всматривался в себя, ожидая и не видя знакомого сполоха огня, указывавшего ему, когда говорили об истинном ведьмовстве. Он чувствовал, что староста верит в то, что говорит, да и в том донесении, что прислал ему (очевидно перед тем, как в страхе запереться в замке) один из местных священников, могло быть преувеличение, но не ложь. Что же, разве Господь не хочет, чтобы катары были покараны как еретики? В таком случае, видно, придется рассчитывать скорее на меч, чем на крест, ибо, по его разумению, поддавшийся наваждению народ надо было вернуть в лоно истинной церкви, пусть даже ценой немедленной смерти лжесвятых. Эту мысль поутру он донес до хмурых дружинников, которые поняли, что их может ожидать нечто большее, чем арест пары смутьянов, и проверили, заряжены ли арбалеты.

В городишко они въехали в полном молчании. Инквизитор решил отправиться в замок, для чего надо было проехать через городскую площадь. По пути он сразу отметил, что улицы пусты, только иногда из окон выглядывали детские и женские лица - и снова прятались. Куда ж подевался народ, думал инквизитор. На площади стало ясно куда - там стояла толпа негромко гудящих горожан, полностью перекрывавшая дорогу. Инквизитор, почувствовав на себе более сотни взглядов, поднял в левой руке крест и обратился к люду.

- Пропустите нас, добрые христиане, ибо мы направляемся к вашему сеньору по делам церкви.

Толпа попятилась, дав коням пройти несколько шагов, расступилась и взяла отряд в кольцо. Инквизитор с неудовольствием понял, что в основном на площади стоят мужчины, да не с пустыми руками - у кого дреколье, кто с длинными ножами, мелькали и вилы. Он снова направил коня вперед, но толпа осталась на том же месте.

- Пропустите нас, братья, - снова воззвал инквизитор. - Ибо мы хотим решить дело миром, но ежели вы откажетесь подчиниться нам, то придется применить силу. Не давайте смутить себя, и вы не будете наказаны ни на том свете, ни на этом.

В толпе послышались смешки и неясные комментарии, но дорога не освободилась ни на шаг. Инквизитор понял, что, видно, на помощь из замка рассчитывать не приходится, и выше поднял крест, придав силы своему голосу.

- Дошли до нас слухи, что честный народ в этом городе смущают отступники от церкви нашей, объявившие себя святыми. Братья наши во Христе, вас смущают не святые, но пособники дьявола, которые не хотят вам ничего, кроме зла. Ибо ежели здесь начнутся волнения, то будут подавлены с оружием, и прольется много крови - вашей, и ваших жен, и ваших матерей и детей. И не будет вам прощения на том свете, если поддадитесь вы уловкам дьявола. Если же покаетесь и выдадите тех, кто искушает вас, то все будете прощены. А сейчас пропустите нас с миром, ибо мы не хотим применять к вам силу.

От ратуши донесся голос, не менее звучный, чем у самого инквизитора.

- Ежели хотите взять нас, так попробуйте. Но знайте, что с нами Господь, и он защищает нас.

Народ вокруг с шумом вставал на колени, и инквизитор увидел перед ратушей двоих, оставшихся стоять - в крайне простой, почти истрепанной черной одежде. Тому, что говорил сейчас, было за сорок, носил он длинные слегка вьющиеся волосы, и оттого бледное и кроткое лицо его напоминало церковный лик Христа. Другой был совсем молод - хрупкий юноша с сумкой через плечо, по очертаниям в сумке угадывалась книга. Как видно, неофит со старшим товарищем, решил доминиканец. Тем временем старший катар продолжал:

- Встаньте, братья, и разойдитесь в стороны, чтобы мы могли поговорить с этим церковником.

Народ повставал с колен, толпа неласково подтолкнула инквизитора и его отряд вперед, образовав перед ратушей пустое пространство, на котором стояли катары.

- Призываю вас не упорствовать далее в своих заблуждениях и самим сдаться в наши руки, не смущая более народ, ибо это может привести к большому кровопролитию, - все менее надеясь обойтись без бойни, сказал инквизитор.

- Сила на стороне правых, церковник, и неизвестно еще, чьей крови прольется более, - безмятежно сказал старший катар.

- Я могу просто приказать сейчас своим воинам, чтобы они перестреляли вас и рассеяли толпу - для всадников с копьями это труда не составит. Не лучше ли вам пойти с нами добровольно, предав себя справедливому церковному суду?

- В церковном суде нет справедливости, ибо нет справедливости в самой церкви. Католические священники богатым отпускают грехи, а бедных клеймят. Они занимаются ростовщичеством и дерут по три шкуры с тех овец, коих обещают Господу охранять. Как волки в овчарне, рыщут они средь беззащитной паствы, не щадя ни сытых, ни тощих, лишь бы урвать кус поболее. Господь отступился от католической церкви, и чем раньше вы поймете это, тем лучше. Он предупредил нас заранее о вашем приходе, и вот мы здесь. Убедитесь сами, что правда на нашей стороне - стреляйте в меня, и увидите...

Отряд, не слыша никакой команды, бросал на инквизитора нерешительные взгляды, то поднимая, то вновь опуская арбалеты. Доминиканец же лихорадочно размышлял, как поступить далее, и хранил молчание. Что делать, если есть правда в словах катаров, но нет правды в их делах?! Тем временем один стражник взял катарского проповедника на прицел, еще раз кинул взгляд на инквизитора и, не видя никакого знака, спустил тетиву.

Каким-то неуловимым движением катар скользнул в сторону. На том месте, где он только что стоял, из стены здания торчала стрела.

В полной тишине свистнули сразу еще три-четыре тетивы, на этот раз мягко извернулись оба катара, и оба остались целы. "Так не бывает", услышал инквизитор пораженный шепот за своей спиной. Оглянувшись, он увидел растерянность в глазах дружинников, которые медленно правили своих коней назад. Очень кстати меж инквизитором и отрядом затесались сначала полдесятка, потом и десяток людей из толпы, оттирая всадников назад. Он снова повернулся, чтобы впиться взглядом в катаров. Сзади раздался звон - кто-то выронил оружие. Катар-неофит ухмылялся, вос

Сайт управляется системой uCoz