| Часть 3 |
| Часть 4 |
|
- И как же вы оказались "здесь"?
- Мне было 13 лет, и война в Окситании шла уже давно. Но земли отца были далеко от северных пределов Франции, а сам он, как я говорила, был честный католик, и потому в беспечности своей надеялся, что война его не затронет. Весть о беде принес барон-северянин, старый друг отца еще по прежнему крестовому походу в Византию. Узнав, что армия движется на владения отца, он не просто выслал вестовых, но выехал и сам, чтобы предложить свою помощь. Ясно было, что отцу с братьями против объединенной французской армии не выстоять, как не выстояли многие города перед тем, и родня с бароном решили обезопасить хотя бы мою жизнь. Четвертый сын барона, Жан, был оруженосцем у здешнего графа, ожидая случая быть посвященным в рыцари. У нас на юге наследство делится поровну меж сыновьями, а здесь, на севере, принято обеспечивать лишь старшего отпрыска, так что судьба Жана складывалась незавидно. Он не был ни с кем обручен, а мой отец выделил мне достаточное приданое, чтобы Жан смог получить рыцарское посвящение. Как видите, святой отец, сделка была равная: с моей стороны - некоторое состояние, а с его - имя и, главное, покой. Барон покинул войско и лично доставил меня сюда, а после вернулся в Окситанию, чтобы найти смерть в боях. Я даже не знаю, что сталось с моей родней - верно, в файдиты подались, а может, их и в живых-то уж нет... - она на мгновение горько поджимает губы. - Что же сталось с вашим супругом? - Замужем я была лишь около года, когда Жан уехал за деньгами и славой. Я осталась на попечении графа в замке, где никому не нужна и никто не нужен мне - вдовой, которой некуда вернуться. - А волосы вы носите распущенными, как девица... - взгляд его вслед за словами пробегает по ее непривычного цвета прядям. Она встряхивает головой, словно только что почувствовав тяжесть собственных длинных волос. - Святой отец, мне и пятнадцати не исполнилось, когда я овдовела. Многие из моих ровесниц были еще девицами. Ко вдовьему покрывалу я привыкла и ношу его исправно, но вот плести косы, как замужние дамы, не люблю и считаю неудобным для себя. - Местные обычаи не одобряют вашей манеры одеваться, - покачивает головой инквизитор. - Местные обычаи вообще не одобряют меня! - восклицает Рене, даже притопнув ногой. - Я могла бы шить платья, ни на волос не отступающие от принятых здесь длины и покроя, но все равно была бы слишком окситанской. Так пусть уж это будет явно. Я знаю, что не так смотрю, не то говорю и не то делаю. Прежде было туго, а сейчас меня просто сторонятся и держат, наверное, за блаженную. - она глубоко, но коротко вздыхает, и инквизитор велит себе прекратить бегать глазами от ее лица к бюсту. - Хоть я к здешнему обществу и не стремлюсь - было бы к чему стремиться, святой отец! Хорошо ко мне относится, пожалуй, только епископ, да граф тоже на удивление добр - настаивает на моем присутствии на пирах, защищает иногда. От доброты епископа ей проку никакого, а граф, видно, просто неравнодушен к такой диковинке у себя в замке, как красивая и острая на язык окситанка. Род заморской птицы на потеху скучающей знати, подумалось инквизитору. Но эти свои соображения он высказывать не стал. - Что ж, сеньора, я поговорю еще с епископом как с вашим духовником, опрошу графа и выслушаю желающих свидетельствовать против вас, если таковые найдутся. Но полагаю, что навряд ли можно обвинять вас в еретичестве - даже если родом вы из Окситании, тетка ваша отступила от истинной веры, а здесь вас не любят. "Мы, милостью Божьей инквизитор Святой римской церкви, принимая во внимание, что Рене д`Эр была обвинена перед нами в еретической извращенности, приступили к следствию. Для этого мы снимали допросы со свидетелей, допрашивали ее, производили также другие действия, которые требуются каноническими постановлениями. После того как мы внимательно исследовали все относящееся к этому делу, мы, действуя в качестве полномочного судьи, желая служить только Господу и правде, имея перед собой пресвятое Евангелие и призывая имя Христа, решаем следующее: на основании всего того, что мы видели и слышали, что нам было в настоящем процессе показано и рассказано, затронуто и разобрано, мы не нашли, чтобы то, что ставилось в вину, получило свое законное подтверждение. Поэтому мы объявляем, объясняем и окончательно постановляем, что обвиняемая не уличена в околдованиях, что она не признана даже легко подозреваемой в еретичестве, но что о ней, как среди добрых, так и среди дурных, идет худая молва и что в силу этого на нее налагается каноническое очищение для того, чтобы о ней пошла хорошая молва среди верующих, и епитимия. Очищение состоялось .. июля 12.. года. К церемонии обвиняемая явилась лично и очистилась в присутствии лиц, принадлежащих к ее сословию. Помощниками при очищении были местный граф со своей супругой и епископ - духовник обвиняемой. Обвиняемая произнесла положенную клятву: "Я клянусь на этих четырех Святых Евангелиях Господних, что я никогда не придерживалась ереси, в чем меня обвиняет молва, никогда не наставляла других в этой ереси и в данное время ее не разделяю, ей не верю". Все помощники при очищении также возложили свои руки на Евангелия и каждый из них за себя сказал: "И я клянусь на этих Святых Евангелиях Господних в том, что считаю клятву очищающейся правдивой". И все собравшиеся это слышали. Затем мы сообщили о наложении на обвиняемую Рене д`Эр эпитимии, заключающейся в том, чтобы ей в течение трех лет каждодневно, исключая лишь воскресенья и церковные праздники либо случаи тяжкой болезни, являться в библиотеку замка для переписывания книг и тем самым употреблять свою грамотность для прославления слова Божьего, а не для суетных дел мирских. Дабы способствовать очищению нрава Рене д`Эр, мы велели ей являться к исповеди непосредственно к нам, как к инквизитору Святой римской церкви, ибо Рене д`Эр знатного рода и высокого положения, а потому присмотр за ее помыслами нужен особый. И наконец, Рене д`Эр вынесено было предупреждение, что ежели кто впадет в ересь после своего канонического очищения, тот будет считаться достойным передачи светской власти для сожжения без дополнительного расследования". - Должна покаяться, святой отец - вы скорее оказали мне услугу, чем наказали, - в первую же исповедь сказала она ему со смущенной улыбкой. - Мне наказывать вас не за что, сеньора - вы не виновны в том, что родились окситанкой. А за то, что по молодости невнимательно отнеслись к местным традициям, наказанием стал нелюбезный прием. Но в чем же услуга? - Вами установленная эпитимия позволяет мне больше времени уделять книгам и меньше - прялке и пяльцам. Ведь здесь, на севере, для женщины знать грамоту считается дурным тоном. Вы же слыхали, "Человек меча" говорят о рыцаре, а о женщине - "Человек прялки". А я предпочитаю, чтобы мои пальцы были испачканы в чернилах, чем исколоты иглой! - она стянула перчатки, продемонстрировала раскрытые ладони, и инквизитор еле удержался от смеха при виде плохо оттертых следов от чернил. - Вот и получается, что мне ваша эпитимия в радость... - Сеньора, нашему ордену, который я здесь представляю, вы окажете серьезную услугу - чем больше у нас ученых книг, тем лучше. И если это доставляет удовольствие и вам, то не сомневайтесь - в данном случае это и Богу угодное удовольствие, - успокаивающе сказал он. Как быстро Этьен привык видеть в библиотеке у окна женскую фигурку, и на сером, голубом или зеленом платье - светлый шелк волос. Старательно склоненная головка, задумчивая складка меж бровей... И действительно, всегда-то она, когда переписывала, умудрялась выпачкаться в чернилах! Увидев инквизитора, Рене задумчиво улыбалась, кивала и возвращалась к своему делу, а он застывал где-нибудь рядом, чтобы посмотреть на нее еще немного, или же садился с книгой в руках, глядя то на страницы, то на Рене. Иногда она оборачивалась, встречала на себе его взгляд и отводила глаза. Инквизитор усмехался и продолжал чтение. Спустя две недели после того, как Этьен утвердился на посту инквизитора и повел, помимо прочего, жесткую политику прекращения злоупотреблений местных священников, на него совершили покушение. "...Есть здесь и честные слуги Господни, конечно, только мало их и слабы они - вот как епископ... Есть такие, что будут честными, ежели держать их в узде - сильной руки здесь не хватает, это ясно. Что ж, такая рука появилась. В этой местности еще будет мир и спокойствие, надо только..." И тут мысли резко прервались, потому что инквизитор почуял на себе чужой недобрый взгляд. Слегка замедлив шаг, вгляделся в сумрак. Так, прямо под комнатой библиотекаря - небольшой оружейный склад на случай осады башни; вполне достаточно места, чтобы затаиться человеку. Кто-то там есть, уверенность не оставляла. Высвободив кинжал из складок одежды, инквизитор привычно охватил ладонью обмотанную кожаными ремнями рукоять и, весь собравшись, как пружина, сделал шаг вверх по лестнице. Второй, третий, поравнялся со складом… Есть! Краем глаза уловив движение, рванулся в сторону. Боль от удара обожгла левое плечо, а правая рука уже неслась вперед и вбок, лезвие радостно ворвалось в плоть. Нападающий охнул и осел, стукнула об пол дубинка, не успев откатиться - ее грузно накрыло тело хозяина. Быстро сбежав вниз по лестнице, инквизитор вынул из стены единственный освещающий башню факел и крупным зверем бесшумно метнулся назад, готовый в случае необходимости использовать факел как оружие. Но его противник лежал на полу, видимо потеряв сознание - белые губы на сером лице, пальцы вцепились в торчащий из бока кинжал... Так, судя по одежде и оружию, не серьезный убийца - нанятый за несколько монет лихой человек; тем не менее лучше бы его рассмотреть при нормальном свете. Втащив тело в комнату библиотекаря, Этьен хотел было склониться над ним, чтобы глянуть повнимательнее, как ударила мысль - Рене! Что, если этот злодей сначала побывал в библиотеке и сейчас, поднявшись, он увидит ее труп! Он так ясно представил, как недвижно лежит на рукописи ее голова с разметавшимися волосами, а одежду и пол заливает смесь крови и чернил из опрокинутой чернильницы, что выкрикнул громко и страшно, надеясь, что она все же откликнется: - Рене! Благодарение Богу, из соседней залы послышалась легкая уверенная поступь и удивленный голос: - Да, святой отец? Он перевел дыхание, увидев ее на пороге: - Простите, сеньора, все в порядке... Остановив взгляд на теле, Рене подняла бровь и фыркнула: - Решили пыточную сюда перенести, чтоб по замку лишний раз не гулять? Зарычав про себя, вслух Этьен сухо произнес: - Сеньора, я все же инквизитор, а не палач. И вышел вон кликнуть стражу, чтобы велеть им унести тело в пыточную, а главное - не оставаться сейчас наедине с этой злоязыкой. Через несколько минут, поясняя стражам обстоятельства дела и распорядившись с этого дня выставить особые посты на охране выходов из этого крыла в замок и наружу, он заметил, что Рене, побледнев, хоть это казалось почти невозможным при ее светлой коже, выскользнула наружу. Кстати, надо сообщить, что свободный вход в библиотеку в его отсутствие теперь разрешен только сеньоре д`Эр - дабы не мешать исполнению наложенной эпитимии. Даже и хорошо, подумал он с досадой, что сегодня она предпочла уйти раньше... Но почти сразу после ухода унесших тело стражников Рене вернулась, неся с собой корпию и какую-то мазь. - Вы ранены, святой отец! У вас рукав порван, и кровь... Простите ради Господа, я не заметила сразу. Позвольте мне помочь вам... - Какие пустяки, сеньора. Но теперь-то вам, полагаю, ясно, отчего я хожу в мирском и с оружием... - Совсем не пустяки. Если раной не заняться сейчас, после она может воспалиться и причинить вам серьезные неприятности. Пойдемте, я омою рану и перевяжу как подобает. Вы же не хотите, чтобы этот лихой человек хотя бы на время достиг чего хотел и устранил вас от выполнения обязанностей... И пока ее руки легко и нежно смывали кровь со ссадин, он неотрывно смотрел в ее лицо, схватывая взглядом все - светлую кожу, миндалевидные зеленые глаза с длинными черными ресницами, сосредоточенно поджатые сейчас розовые губы. Прикосновения Рене волновали его, пусть даже и приходились на раны. Она закончила перевязку со словами "Ну вот и все" - тогда он, глядя ей в глаза, наощупь нашел ее руку, поднес к губам и поцеловал. В ее зрачках родился странный блеск, головка откинулась, а уста припухли и раскрылись с едва слышным щелчком, как бутон цветка навстречу солнцу. На несколько секунд мужчина и женщина потонули во взглядах друг друга. Тишина замерла рядом, боясь их спугнуть, но тут Рене моргнула, ее щеки залил румянец и она почти грубо отдернула руку. - Пожалуй, я отправлюсь к себе, святой отец, чтобы не мешать вам отдыхать, вы же не против? Еще раз прошу простить мне мои неразумные слова, - и не дожидаясь ответа, взметнула воздух плащом, наполнила библиотеку эхом своей удаляющейся поступи. Да, это была самая первая ночь, когда она приснилась ему в наполненных неясным сладострастием снах, заставив поутру с удвоенной силой повторять молитвы. И вскоре на его утренние молитвы стало уходить больше времени, потому что сны стали являться ему регулярно, и являлись до сих пор... Ему прежде приходилось несколько раз иметь дело с женщинами - хотя законный брак клирикам был заказан, но на плотские отношения монахов с женским полом церковь смотрела сквозь пальцы, легко отпуская подобные грехи. В самом деле, как может не испытавший плотской любви монах с пониманием выслушать пришедшего к нему каяться грешника - подобные рассуждения Этьену приходилось слышать не раз. Тем не менее в отличие от большинства мужчин инквизитор был к любовным утехам довольно холоден. Подобное проявление влечения не испугало и даже не удивило его - он просто полагал, что легко справится с ним, буде возникнет необходимость. А необходимость возникла спустя примерно полтора месяца после того, как она начала переписывать книги. С первых же дней повелось, что Рене, встретив какой-нибудь казавшийся ей любопытным отрывок, интересовалась, не занят ли он, зачитывала и спрашивала его мнение. Вопросы ее бывали неожиданны и остры, а иногда она сама высказывала что-нибудь свежее, о чем инквизитор даже не задумывался, и это воистину было отдыхом после всех допросов ведьм, еретиков и свидетелей, чьи речи кипели ядом и нередко представляли собой заведомо глупые, невежественные наветы. А это восхищение, когда он говорил что-то стоящее, особый блеск в глазах и поощряющая улыбка - без тени страха, лишь уважение к его уму! Это многого стоило, и вряд ли он мог даже рассчитывать получить в здешних местах подобного рода уважение от кого-либо другого... ...Инквизитор, как сегодня вечером, стоял у окна, |
